Неточные совпадения
Зло взяло Комара: обиды не стерпев,
Собрался, поднялся Комар на Льва
войною.
До 1846 г. колония была покойна, то есть
войны не было; но это опять не значило, чтоб не было грабежей. По мере того как кафры забывали о
войне, они делались все смелее; опять поднялись жалобы с границ. Губернатор созвал главных мирных вождей на совещание о средствах к прекращению
зла. Вожди, обнаружив неудовольствие на эти грабежи, объявили, однако же, что они не в состоянии отвратить беспорядков. Тогда в марте 1846 г. открылась опять
война.
В этом духовном недуге и духовной
войне есть круговая порука всех, и никто не в силах отклонить от себя последствия внутреннего
зла, внутреннего убийства, в котором все мы жили.
Но
война, сама по себе, не творит новой жизни, она — лишь конец старого, рефлексия на
зло.
Страшно трудно оправдать и объяснить вездеприсутствие всемогущего и всеблагого Бога в
зле, в чуме, в холере, в пытках, в ужасах
войн, революций и контрреволюций.
Война есть страшное
зло и глубокая трагедия, но
зло и трагедия не во внешне взятом факте физического насилия и истребления, а гораздо глубже.
И на глубине этой
зло и трагедия всегда даны уже до
войны и до ее насилий.
Если в прошлом
война могла быть относительным
злом и если
война наступательная никогда не может быть оправдана, то
война защитительная и освободительная оправдана.
Зло, живущее в каждом из нас, выявляется в
войне, и ни для кого из нас
война не есть что-то внешнее, от чего можно отвернуться.
Не дано человечеству, оставаясь в старом
зле и древней тьме, избежать имманентных последствий в форме ужасов
войны.
В этом глубокая антиномия христианства: христианство не может отвечать на
зло злом, противиться
злу насилием, и христианство есть
война, разделение мира, изживание до конца искупления креста в тьме и
зле.
Через ужас
войны и
зло колониальной политики, через борьбу рас и национальностей совершается объединение человечества и цивилизование всего земного шара.
Война не создала
зла, она лишь выявила
зло.
Но может наступить эпоха, когда
война делается абсолютным
злом,
злым безумием.
Война лишь проявляет
зло, она выбрасывает его наружу. Внешний факт физического насилия и физического убийства нельзя рассматривать, как самостоятельное
зло, как источник
зла. Глубже лежат духовное насилие и духовное убийство. А способы духовного насилия очень тонки и с трудом уловимы. Иные душевные движения и токи, иные слова, иные чувства и действия, не имеющие признаков физического насилия, более убийственны и смертоносны, чем грубое физическое насилие и разрушение.
Кабинетное, идеологическое обоготворение стихии
войны и литературное прославление
войны, как спасительницы от всех бед и
зол, нравственно неприятно и религиозно недопустимо.
Нравственно достойнее на себя взять ответственность за
зло войны, а не возлагать его целиком на другого.
Если утверждается, что
война сама по себе не есть благо, что она связана со
злом и ужасом, что желанно такое состояние человечества, при котором
войны невозможны и ненужны, то это очень элементарно и слишком неоспоримо.
Зло войны есть знак внутренней болезни человечества.
Люди духа иногда с легкостью отворачиваются от
войны, как от чего-то внешне-материального, как чуждого
зла, насильственно навязанного, от которого можно и должно уйти в высшие сферы духовной жизни.
Они знают, что
война есть великое
зло и кара за грехи человечества, но они видят смысл мировых событий и вступают в новый исторический период без того чувства уныния и отброшенности, которое ощущают люди первого типа, ни в чем не прозревающие внутреннего смысла.
Война не есть источник
зла, а лишь рефлекс на
зло, знак существования внутреннего
зла и болезни.
Но
зло, творимое культурой, как и
зло, творимое
войной, — вторично, а не первично, оно — ответ на
зло изначальное, на тьму, обнимающую первооснову жизни.
Христианство есть сплошное противоречие. И христианское отношение к
войне роковым образом противоречиво. Христианская
война невозможна, как невозможно христианское государство, христианское насилие и убийство. Но весь ужас жизни изживается христианином, как крест и искупление вины.
Война есть вина, но она также есть и искупление вины. В ней неправедная, грешная,
злая жизнь возносится на крест.
Если Бог-Пантократор присутствует во всяком
зле и страдании, в
войне и в пытках, в чуме и холере, то в Бога верить нельзя, и восстание против Бога оправдано.
С того дня у нас возникла молчаливая,
злая война: он старался будто нечаянно толкнуть меня, задеть вожжами, выпускал моих птиц, однажды стравил их кошке и по всякому поводу жаловался на меня деду, всегда привирая, а мне всё чаще казалось, что он такой же мальчишка, как я, только наряжен стариком.
Сомнение в оправданности частной собственности, особенно земельной, сомнение в праве судить и наказывать, обличение
зла и неправды всякого государства и власти, покаяние в своем привилегированном положении, сознание вины перед трудовым народом, отвращение к
войне и насилию, мечта о братстве людей — все эти состояния были очень свойственны средней массе русской интеллигенции, они проникли и в высший слой русского общества, захватили даже часть русского чиновничества.
Оников объявил непримиримую
войну этому исконному промысловому
злу и поклялся вырвать его с корнем во что бы то ни стало.
Провозглашение это возникло при следующих условиях: Вильям Ллойд Гаррисон, рассуждая в существовавшем в 1838 году в Америке обществе для установления мира между людьми о мерах прекращения
войны, пришел к заключению, что установление всеобщего мира может быть основано только на явном признании заповеди непротивления
злу насилием (Мф. V, 39) во всем ее значении, так, как понимают ее квакеры, с которыми Гаррисон находился в дружеских сношениях.
А вот еще самое недавнее выражение мнения о значении
войны, высказанное самым популярным романистом Европы — Э.
Золя.
«И хорошо, если бы дело шло только об одном поколении. Но дело гораздо важнее. Все эти крикуны на жалованье, все честолюбцы, пользующиеся дурными страстями толпы, все нищие духом, обманутые звучностью слов, так разожгли народные ненависти, что дело завтрашней
войны решит судьбу целого народа. Побежденный должен будет исчезнуть, и образуется новая Европа на основах столь грубых, кровожадных и опозоренных такими преступлениями, что она не может не быть еще хуже, еще
злее, еще диче и насильственнее.
В-3-х, конгресс выразил желание, чтобы все учителя истории обращали внимание юношества на страшное
зло, которое
война всегда причиняла человечеству, и на то обстоятельство, что в большинстве случаев
войны возникали вследствие весьма незначительных причин.
В письмах этих, выражая свое сочувствие моим взглядам о незаконности для христианина всякого насилия и
войны, квакеры сообщили мне подробности о своей, так называемой, секте, более 200 лет исповедующей на деле учение Христа о непротивлении
злу насилием и не употреблявшей и теперь не употребляющей для защиты себя оружия.
«Толстой пришел к убеждению, что мир был грубо обманут, когда людей уверили, что учение Христа «не противься
злу или
злом» совместимо с
войной, судами, смертною казнью, разводами, клятвой, народными пристрастиями и вообще с большинством учреждений гражданской и общественной жизни.
Если римлянин, средневековый, наш русский человек, каким я помню его за 50 лет тому назад, был несомненно убежден в том, что существующее насилие власти необходимо нужно для избавления его от
зла, что подати, поборы, крепостное право, тюрьмы, плети, кнуты, каторги, казни, солдатство,
войны так и должны быть, — то ведь теперь редко уже найдешь человека, который бы не только верил, что все совершающиеся насилия избавляют кого-нибудь от какого-нибудь
зла, но который не видел бы ясно, что большинство тех насилий, которым он подлежит и в которых отчасти принимает участие, суть сами по себе большое и бесполезное
зло.
Из этих присланных мне ими журналов, брошюр и книг я узнал, до какой степени уже много лет тому назад ими неопровержимо была доказана для христианина обязанность выполнения заповеди о непротивлении
злу насилием и была обличена неправильность церковного учения, допускающего казни и
войны.
Проповедовать людям
зло войны и благо мира! Но ведь
зло войны и благо мира до такой степени известны людям, что, с тех пор как мы знаем людей, самым лучшим пожеланием было приветствие «мир вам», так что же его проповедовать?
Все люди равны, и государь тот же человек, как и мы; зачем мы будем ему подати платить, зачем я буду подвергать свою жизнь опасности, чтобы убить на
войне человека, мне не сделавшего никакого
зла?
«Судите сами, справедливо ли повиноваться человеку более, чем богу», — сказали Петр и Иоанн. И точно так же всякий человек, желающий быть христианином, должен относиться к требованиям идти на
войну, когда Христос сказал ему: «Не противься
злу насилием».
Не только христиане, но все язычники тысячи лет тому назад знали
зло войны и благо мира. Так что совет проповедникам Евангелия проповедовать о
зле войны и благе мира в 3-е воскресенье декабря совершенно излишен.
Ты, всякую минуту могущий умереть, подписываешь смертный приговор, объявляешь
войну, идешь на
войну, судишь, мучаешь, обираешь рабочих, роскошествуешь среди нищих и научаешь слабых и верящих тебе людей тому, что это так и должно быть и что в этом обязанность людей, рискуя тем, что в тот самый момент, как ты сделал это, залетит в тебя бактерия или пуля, и ты захрипишь и умрешь и навеки лишишься возможности исправить, изменить то
зло, которое ты сделал другим и, главное, себе, погубив задаром один раз в целой вечности данную тебе жизнь, не сделав в ней то одно, что ты несомненно должен был сделать.
Для достижения первой цели конгресс обращается к учителям истории, к женщинам и к духовенству с советом проповедовать людям каждое 3-е воскресенье декабря
зло войны и благо мира; для достижения второй — конгресс обращается к правительствам, предлагая им разоружение и замену
войны арбитрацией.
И если теперь уже есть правители, не решающиеся ничего предпринимать сами своей властью и старающиеся быть как можно более похожими не на монархов, а на самых простых смертных, и высказывающие готовность отказаться от своих прерогатив и стать первыми гражданами своей республики; и если есть уже такие военные, которые понимают всё
зло и грех
войны и не желают стрелять ни в людей чужого, ни своего народа; и такие судьи и прокуроры, которые не хотят обвинять и приговаривать преступников; и такие духовные, которые отказываются от своей лжи; и такие мытари, которые стараются как можно меньше исполнять то, что они призваны делать; и такие богатые люди, которые отказываются от своих богатств, — то неизбежно сделается то же самое и с другими правительствами, другими военными, другими судейскими, духовными, мытарями и богачами.
Все
войны и походы Владимира представляются славными и счастливыми, а к концу его царствования замечена следующая любопытная черта: «Владимир, находя по сердцу своему удовольствие в непрерывном милосердии и распространяя ту добродетель даже до того, что ослабело правосудие и суд по законам, отчего умножились в сие время разбои и грабительства повсюду, так что наконец митрополит Леонтий со епископы стали говорить Владимиру о том, представляя ему, что всякая власть от бога и он поставлен от всемогущего творца ради правосудия, в котором есть главное
злых и роптивых смирить и исправить и добрым милость и оборону являть».
Без индийской и персидской поэзии не было бы в человечестве сознания о борении двух начал, добра и
зла, во всем мире; без Гомера не было бы Троянской
войны, без Вергилия Эней не странствовал бы в Италию, без Мильтона не было бы «Потерянного рая», без Данте — живых представлений ада, чистилища и рая».
— Я говорю. Кто вам сказал, что я люблю
войну? Только… как бы это вам рассказать?
Война —
зло; и вы, и я, и очень многие такого мнения; но ведь она неизбежна; любите вы ее или не любите, все равно, она будет, и если не пойдете драться вы, возьмут другого, и все-таки человек будет изуродован или измучен походом. Я боюсь, что вы не понимаете меня: я плохо выражаюсь. Вот что: по-моему,
война есть общее горе, общее страдание, и уклоняться от нее, может быть, и позволительно, но мне это не нравится.
Его болезнью и страданиями я пробую измерить
зло, причиняемое
войной.
Мой роман в заголовке назван «уголовным», и теперь, когда «дело об убийстве Ольги Урбениной» осложнилось еще новым убийством, мало понятным и во многих отношениях таинственным, читатель вправе ожидать вступления романа в самый интересный и бойкий фазис. Открытие преступника и мотивов преступления составляет широкое поле для проявления остроумия и мозговой гибкости. Тут
злая воля и хитрость ведут
войну с знанием,
войну интересную во всех своих проявлениях…
Для получения ответа на этот вопрос раскройте историю любого народа и прочтите описание одного из тех ста тысяч сражений, которые вели люди в угоду закона борьбы. На этих
войнах убито несколько миллиардов людей, так что в каждом из тех сражений загублено больше жизней, перенесено больше страданий, чем бы их накопилось веками по причине непротивления
злу.
Большая часть
зла на свете от этой глупой гордости. От нее и ссоры людей с людьми и семей с семьями и
войны народов с народами.